Вратарь минского «Динамо» и сборной Беларуси Кевин Лаланд рассказал как за пять лет успел сыграть на мировом первенстве в Минске, обидно травмироваться во время олимпийской квалификации и даже «усыновить» мистера Бо.
«Как сейчас помню: я стою у синей линии на льду «О2-Арена» в Праге в джерси сборной Беларуси и слушаю гимн Канады. Он играет в честь парней напротив, обыгравших Беларусь со счетом 9:0. Просто невероятно… В канадской сборной немало моих друзей. Это такая ирония: еще сегодня ты ужинаешь с Клодом Жиру и Дериком Брассаром, а уже на следующий день становишься в ворота команды-соперника…
Даже сейчас вспоминаю об этом с болью, меня душат слезы, а голос дрожит… Я не научился спокойно относиться к играм против сборной Канады. Казалось, в детстве проводил на льду 13 месяцев в году. Канадские мальчишки просто одержимы хоккеем. Каждый день они видят по телевизору своих героев — Сидни Кросби, Брента Бернса, я в свое время фанател от Патрика Руа. Подростки думают: «Хм, у хоккеистов самые красивые девушки и крутые машины. Я хочу вырасти и быть таким же успешным». Когда мне было 22 года, я столкнулся с серьезными травмами и не знал, смогу ли продолжать хоккейную карьеру. Окружающим кажется, что жизнь хоккеиста — это сплошные кубки, золотой блеск медалей, большие деньги и дорогие рестораны. Но есть и обратная сторона — просто ее не всегда видно.
В первый раз я приехал в Минск еще в составе «Витязя» на игру с «Динамо». После всех российских городов Минск показался мне просто прекрасным местом. Мы выиграли тот матч у «Динамо» со счетом 3:1, а после я позвонил агенту со словами: «Я хочу провести следующий сезон в этом городе». Агент ответил: «Поживем — увидим». И уже через пару месяцев я подписал контракт с «зубрами».
Сейчас окружающие шутят: кто же знал, что игроков НХЛ не пустят на Олимпиаду. Но это жизнь… В душе я до сих пор канадский мальчишка, который очень любит свою страну.
Впервые меня вызвали на чемпионат мира в 2014 году. А ведь это был домашний турнир в Минске! Никто не давал гарантий, что я выйду в стартовом составе хоть на один матч. Предстояло конкурировать за место с ветеранами — Андреем Мезиным и Виталием Ковалем. Для меня тот год был первым в национальной сборной, и я просто пытался стать в команде своим. Глен Хэнлон оказывал огромную поддержку, но ничего не обещал и только повторял: «Приезжай в кэмп и тренируйся, доказывай, что ты достоин». Я не попадал в заявку на первые матчи чемпионата и просто наслаждался атмосферой хоккейного сумасшествия, которое охватило Минск. Тренировался, а потом смотрел матчи с мамой и братом на трибунах.
Утром, накануне встречи с финнами, Глен подозвал меня и сказал: «Кевин, сегодня ты — основной вратарь». Помню, как написал маме сообщение, что не смогу встретиться с ними. Она ответила: «Кевин, как же так? Мы проделали огромный путь и даже не сможем увидеть тебя!». Но я успокоил ее: «Все в порядке. Сегодня вы увидите меня на льду!». Это и было исполнение мечты. Фаны потрясающе поддерживали нас на том турнире. Люди верили, что мы способны победить любого соперника. До сих пор перед глазами плакат на матче со Швецией: «Мы помним 2002, мы верим в 2014!». Это было фантастически!Олимпийская квалификация? Для меня тот турнир обернулся кошмаром. Я не смог от начала и до конца выстоять с командой все три матча. И ведь самое обидное, что перед стартом квалификации я чувствовал себя просто отлично — это было нетипичное сентябрьское состояние, когда хоккеисты только набирают форму. Я был готов на все 100 и подумать не мог, что получу такую ужасную травму. После неудачного столкновения в игре с датчанами я поехал домой, надеясь, что на следующий день мне станет лучше. Вышел на раскатку перед матчем с Польшей. А когда началась игра, все пошло по печальному сценарию. Я пропустил две быстрые шайбы, но понимал: у парней еще есть шанс вернуться в игру. Было бы слишком эгоистично оставаться в рамке, когда на скамейке сидел молодой и здоровый Миша Карнаухов. Я был ужасно подавлен: если ломаешь руку или ногу, все видят твою травму. А при сотрясении мозга до последнего не понимаешь, насколько все серьезно: возможно, это просто головная боль и после парочки таблеток полегчает, а, возможно, все намного хуже. Я не давал наставлений Мише Карнаухову, потому что на этого талантливого вратаря и так оказывалось слишком большое давление. Просто сказал ему: «Получи удовольствие, дружище!».
Хорошо, что я не читал СМИ в ту пору, иначе это бы надломило меня. Когда пошел на поправку, мой агент рассказывал о разных слухах по поводу того, что же все-таки случилось с Лаландом. Кто-то не верил в мою травму и считал, что я просто сломался психологически. Что ж… Людям кажется, что они знают о хоккее абсолютно все: у каждого в голове своя картинка и собственный сценарий. Я же просто пытался встать на ноги. Возможно, если бы ходил на ток-шоу и рассказывал о своей беде, все бы меня жалели и не осуждали. Но единственное, чем я занимался после олимпийской квалификации, это лежал в кровати на протяжении нескольких недель. Из-за сотрясения меня накрыла депрессия. Я спал по 18 часов в сутки, чувствовал себя разбитым и одиноким.
Я даже пошел в приют для животных, оставил деньги на поддержку проекта и взял нового друга — собаку Бо. Если бы не мистер Бо, которого периодически надо было выводить на прогулки, я бы, наверное, вообще не вставал с кровати. Казалось, что все проблемы этого мира обрушились на мои плечи. Ты смотришь в потолок, а в голове невольно прокручиваются только страшные сценарии. Я чувствовал огромную поддержку родных, находившихся за тысячи километров. Даже моя девушка Эйприл прилетела в Минск из Канады, потому что я был по-настоящему разбит.
Поначалу я выходил на десятиминутные прогулки, спустя месяц выбрался в спортзал, но после 20 минут занятий на велотренажере снова слег на три дня с жуткой головной болью. В тот момент я понял: как бы сильно ни хотел вернуться на лед, я должен думать о здоровье и слушать собственное тело. В конце концов, однажды я закончу с хоккеем, и мне надо будет продолжать полноценную жизнь. Я не хочу, чтобы наступил рецидив: страшно к 50 годам быть неспособным самостоятельно надеть брюки или обслужить себя.
У Чарли, Ника и Джеффа (Лингле, Бэйлена и Плэтта. — Прим. ред.) был непростой сезон — они меняли клубы, боролись с травмами. Так что не стоит спешить с осуждением. Лично я прилетел, потому что чувствую благодарность и ответственность перед Беларусью за то, что однажды эта страна позволила мне осуществить мечту. За те годы, что я в Минске, хоккей стал здесь национальным видом спорта, он сделал страну узнаваемой во всем мире. Еще семь лет назад у меня спрашивали: «Беларусь? Это что — какой-то российский город?». Беларусь навсегда останется моим вторым домом, и это не пустая болтовня. Если я скажу, что совсем не ощущаю себя белорусом, то совру. Пять лет из своих 30 я провел в Минске и чувствую, что люди действительно приняли меня как своего.
Сейчас я без особых трудностей справляюсь с русским. А поначалу пришлось понервничать из-за языкового барьера. Помню, когда только переехал в Минск, называл таксистам адрес — улица Чехова. Но в моем варианте это звучало, как «Чекова». Водители переспрашивали: «Что? Куда?». Я реально использовал все акценты, которые только знал, но это не спасало. Сейчас могу спокойно читать на русском газеты, но понимаю только процентов 40 из написанного. На днях заглядывал в Café de Paris: там было так много иностранцев, что все англоязычные меню разобрали. Я сказал: «Это не проблема, принесите мне вариант на русском». Официант очень удивился такому гостю. Хотя некоторые знакомые упрекают меня: «Парень, ты уже семь лет живешь в русскоязычной среде и до сих пор не выучил язык».
Честно, я начинал, даже проходил онлайн-курс: мне показывали картинки и произносили, как звучит то или иное слово, а я послушно повторял. Но через две недели компьютер накрылся. Надо было начинать обучение заново. Я поленился, зато каждый день практиковал чтение — не пропускал ни одной вывески на улице. Говорите, Бену Скривенсу с трудом давался даже русский алфавит? Удивительно! Он же учился в Корнеллском университете. Этот парень должен быть умнее меня, по крайней мере, он всем так говорит.
Белорусы внимательны друг к другу, а россияне слишком эгоистичны: посмотрите хотя бы на то, как они ведут себя на дорогах. Кстати, к белорусскому вождению тоже пришлось привыкать, а точнее, к вашим гаишникам. Они частенько останавливают меня, чтобы проверить документы. Но проблема в том, что почти никто из этих парней не владеет английским. Когда они видят мой белорусский паспорт, то начинают возмущаться: «Как это ты не говоришь по-русски, Кевин Лаланд?». Вообще, я жутко ответственный. Осознаю, что представляю Беларусь и «Динамо», поэтому стараюсь сохранять добрую репутацию. Я забочусь о самых разных мелочах, начиная с того, чтобы никого не подрезать на дороге. Хочется делать людей чуточку лучше, подавать им пример. Всегда придерживаю двери, даже если не все белорусы к этому привыкли. Иногда люди забывают поблагодарить, а я саркастично со смешным русским акцентом говорю: «Пожалуйста, обращайтесь!». Они оборачиваются с такими удивленными глазами. Если в Канаде ты не придержишь дверь или не поможешь пожилому человеку, то, простите за мой французский, все скажут, что ты мудак.
Бывает, что, проходя мимо тренировочного катка на «Минск-Арене», встречаю маленьких голкиперов, которые липнут к стеклу и кричат: «Эй, Кевин, привет!». Я с удовольствием общаюсь с неназойливыми фанами, которые просят о фото или спокойно спрашивают: «Как жизнь?». Но встречаются ребята, которые ведут себя слишком активно и привлекают внимание всех вокруг. Недавно прогуливался по торговому центру «Галерея». Я садился в лифт, а несколько парней как раз выходили из него. Один из них начал тыкать в меня пальцем, судорожно пытаясь вспомнить мое имя. Я буквально молился, чтобы лифт наконец захлопнулся. И уже в закрывающиеся двери этот парень крикнул: «Кевин Лаланд! Это же ты!». А вообще, приятно чувствовать, что белорусские болельщики меня по-прежнему ждут, кажется, они рады видеть меня в команде. После всех травм и преодолений невероятно круто услышать: «С возвращением, Кевин!», - отметил вратарь, сообщает sport.tut.by.
