Известный латвийский вратарь Артур Ирбе признался, что принимал участие в движении за отделение от СССР.
«Мы выиграли чемпионат мира-89, который я начинал запасным голкипером. Первым тогда был Мыльников. В следующем году он же стартовал, но получил микротравму. Я занял его место, и мы снова взяли золото. Я был признан лучшим вратарем чемпионата. Осенью 90-го сыграл в товарищеских матчах в Чехии. А потом началось новое время. Рухнула Берлинская стена, и у нас в Латвии поднялось народное движение за независимость и отделение от СССР. И были баррикады… Недавно, 13 января, мы отмечали 20 лет со дня начала сопротивления в Вильнюсе, когда советские войска заняли телецентр. Тогда под танками погибло больше 10 человек… В Латвии тоже начали строить баррикады. Безоружные люди защищали важные здания в Старой Риге — радио, телевидение, Госдуму. Меня поразили крестьяне, которые выставили свои тракторы и комбайны на пути у военной техники. Хоккеисты тоже туда ходили. У нас даже отменяли тренировки. Тогда в рижском "Динамо" играло где-то восемь латышей, а остальные были приезжими. Многие пришли в клуб, чтобы отслужить армию.
Олег Знарок тогда играл. Но на баррикадах его не помню. Он все-таки из Челябинска… Русские ребята иначе оценивали ту ситуацию. Как и латыши. Полвека наша страна жила в страхе. Люди были запуганы ГУЛАГом, многих вывезли из Латвии после 45-го. Я потерял обоих дедов на той войне. Мои родственники уехали за рубеж, когда началась национализация. С детства помню, как в Риге на пятиэтажках было написано большими буквами: "Партия — ум, честь и совесть нашей эпохи". И портрет Ленина. Как в школе всех гоняли на демонстрации. Но я учился в хоккейном спецклассе и от этого увиливал.
Я гордился тем, что мог играть в советской сборной с такими мастерами. Помню, как впервые приехал в Новогорск и пошел на обед после первой тренировки. Стою с подносом, не знаю, куда сесть. Игорь Ларионов показывает столик: "Вот здесь свободно. Добро пожаловать!". К новичкам относились тепло. Но когда мы побеждали на чемпионате мира, я не поднимал глаза на советский флаг. Во время гимна смотрел в лед. Гимн и флаг — это святыни. К ним нужно проявлять уважение. Плеваться или демонстративно кричать — последнее дело. В прошлом сезоне мы играли с "Монреалем" в гостях, и канадцы освистали американский гимн. Приехал "Монреаль" в Вашингтон — люди начали аплодировать канадскому символу. Это было красиво. Но я не смотрел на советский флаг. Это была моя форма протеста. И никто не скажет, что я не помогал сборной СССР.
На баррикадах в Риге меня спрашивали: "Артур, разваливается Советский Союз. Ты ведь не будешь играть за их сборную?" — "Конечно, я закончил". Тогда, в январе 91-го, я сделал свой выбор. Потом было много наездов со стороны Тихонова и боссов рижского "Динамо". Если клуб готовил чемпиона мира, то большую премию получали начальник команды, главный тренер, руководитель Госкомспорта Латвии… Человек 6–8 сидели на моей шее. Но я не собирался отступать. Если у тебя нет принципов, ты вертишься, как флюгер.
Меня не раз звали во власть. Но не хочу потерять самого себя. Политика — вязкое и скользкое дело. Есть линия партии. Ее нужно поддерживать. А я не привык ходить по линии. Я в ответе только перед своей совестью. И давно понял, что в жизни самое главное — свобода. Когда у тебя есть деньги, ты можешь быть независимым. Наступают себе на горло те, у кого проблемы с финансами. Я к их числу не отношусь.
Я работаю в "Вашингтоне", чтобы завоевать свой первый Кубок Стэнли. Это большой стимул в карьере. Несколько лет назад я снова приехал в НХЛ. Не хотел, чтобы мои знания пропали. Когда повесил коньки на гвоздь, у меня два года внутри все кипело. Я вообще не смотрел хоккей. Так было легче переносить эту ломку. А потом понял, что надо вернуться в любимый спорт. Теперь уже как тренер вратарей. И нужно было дать сыну хорошее образование. Он ведь родился и вырос в Америке, жил с мамой после развода… В Латвии учиться неплохо, но я хотел дать своему ребенку большее. По идее, работу в НХЛ я начал искать из-за сына. Сейчас он учится в вашингтонской школе. Играет в хоккей. Он поздно попал в этот спорт. Раньше занимался гольфом, теннисом, футболом. А сейчас ребенок меня упрекает: "Отец, почему ты в детстве не гнал меня на лед?" — смеется Ирбе. Но гнать детей никуда не нужно. Мой папа, бывший легкоатлет, хотел сделать меня бегуном. А я — в хоккей. "Сын, тебе сломают ноги, будут шрамы и кровь". — "Пусть я стану инвалидом! Но хочу заниматься тем, что люблю".
Какой команде я отдал всю душу? Сборной Латвии. Но я так много отдал ей души, что играл не всегда блестяще. Если говорить о клубах — то "Сан-Хосе". Это как первая любовь — первые матчи в НХЛ, успех, признание. Чувство, что играешь в настоящей команде. В 1994-м мы победили "Детройт" в Кубке Стэнли. Верили, что можем горы свернуть. А в 2002-м мой старый друг Игорь Ларионов в третьем овертайме третьего матча финала забил мне гол. Тогда "Детройт" стал чемпионом, а Ларионов выпустил вино "Triple overtime". Странно, что моей фотографии нет на этикетке. Мой путь в хоккее не был усыпан лепестками роз. Я — не Патрик Руа и не Мартин Бродо. В каждом клубе приходилось царапаться и бороться за место первого вратаря. Многие в меня не верили. "Куда он лезет со своими 174 см?" Я часто считался дублером, но вытеснял из "рамки" мастеров. Значит, с характером все было в порядке» , - цитирует Ирбе «Советский спорт».
