Theo Fleury: Playing with Fire. Глава 18

Глава 18. Ни хера вы не знаете

Когда Шелдон обвинил Грэхема Джеймса в изнасиловании, он сказал, что помимо него был и другой игрок, чьё имя ему не хотелось бы называть. Все знали, что я раньше играл у Джеймса, а потому начались бесконечные споры о том, кого Шелдон имел ввиду - меня или Джо Сакика.

Я не думаю, что Джо насиловали. Он никогда не вёл себя как-то странно и всегда был очень вежливым и добрым парнем. Грэхем иногда общался с ним, как и со множеством других парней - таким образом он защищал себя от лишних подозрений. Он мог сходить в кино, например, с Дэнни Ламбертом и Джо. Они были друзьями - но не более того. Это было частью его игры. Друзья могут подвердить, что они ночевали у Грэхема, ходили в китайские рестораны, смотрели кино у него дома, и ничего с ними при этом не случилось. Мне кажется, Джо никогда и не подозревал, что из себя на самом деле представляет Грэхем.

В январе 1997-го года Грэхему представили официальное обвинение. Это была настоящая бомба. Поэтому на протяжении двух месяцев каждый божий день мне приходилось отвечать на все вопросы одно и то же: "Без комментариев". После матчей к нам в раздевалку заходили репортёры от CNN. Журналисты шли на всё, лишь бы разговорить меня на эту тему.

Типичная ситуация заключалась в том, что меня ловили в корридоре, когда я выходил из раздевалки и полчаса задавали один и тот же вопрос. Так вот как-то ко мне подбежала красивая журналистка и спросила: "Ну что, вы и есть тот парень, да?". Я спросил её, что она имеет ввиду. "Вы и есть тот парень, да?". Я ответил: "Я стоял перед вами 20 минут и говорил, что не могу ответить на этот вопрос. Как вы из этого заключили, что я "тот парень"?".

"Ну, знаете сейчас про вас столько слухов ходит", - сказала она. "Да, - ответил я. - Совершенно верно - слухов. И пока вам это господь бог на ушко не шепнул, вы ни хера не знаете".

Настроение у меня было ужасное и жёстко подсел на кокаин. Пил и кутил-то я без остановки, но вот наркотики тогда для меня были чем-то вроде десерта. Если у кого-то с при себе был кокс, я с удовольствием нюхну, конечно. Но в кругу моих друзей этим никто, в общем-то, не занимался. После истории с Шелдоном, я впервые пошёл и купил себе сам. В баре я дал одному парню денег, а он дал мне пакетик. Нюхнул я в туалетной кабинке. Я достал ключ от машины, высыпал на него немного порошка, поднёс к носу и нюхнул. Быстро, чисто, удобно.

Кокс, бухло и тёлки - так я боролся со своей проблемой внешне. Внутри же я не боролся никак. Я волновался, что всё эта ситуация негативно скажется на моих партнёрах. Нам надо матчи выигрывать, а после каждой тренировки и игры вокруг меня собиралась толпа репортёров. Один журналист, Майк Боард из "Калгари Хералд", задавал мне один и тот же вопрос два месяца подряд!

Я с трудом справлялся с этим допросом. Куда бы я ни пошёл, меня только об этом и спрашивали. Каждый журналюга в мире хотел первым написать статью на этот счёт, а я только и отвечал: "Без комментариев". Иногда меня спрашивали в открытую, а иногда исподтишка.

Например, мы будем разговоривать об игре и тут вдруг - бам! - меня уже штурмуют вопросами по поводу Джеймса. А я закрывался наглухо: "Без комментариев". Я знал, что если я хоть что-нибудь скажу, это сразу станет центральной темой каждого интервью, каждой статьи - только в этом ключе про меня и будут писать. "Тео Флёри набрал тысячное очко, несмотря на то, что в детстве его изнасиловал тренер". "Жертва сексуального насилия, Тео Флёри установил новый рекорд НХЛ по количеству голов в меньшинстве".

Это продолжалось больше девяти месяцев. Мне не хотелось рассказывать об этом общественности. Я знал, что многие будут мне сострадать, но мне это было абсолютно не нужно. Мне нужно было простить самого себя, потому что я чувствал себя ответственным за то, что произошло. Я позволил этому случиться. Я считал, что ради того, чтобы меня заметили и я пробился в НХЛ, я продал свою душу.

Мы с Шелдоном утратили ту невинность, которой наделены большинство детей. В день, когда я оставил свой дом в Расселле, я остался один-на-один с этим миром. И так будет до конца моих дней. Но я безумно уставал от того, что держался это всё в себе. Я не знал, как мне с этим бороться. Вообще не знал. Поэтому я искал запасный выход. Стоило нам отправиться на выезд, я сразу шёл в стриптиз-клуб. Шелдон же боролся с этим разговорами, терапией и самопознанием.

Ключ к изнасилованию - это секретность. Как только этот секрет становится достоянием общественности, заклинания утрачивает свою силу. Если вы присмотритесь к моей истории, то вы заметите, что Грэхем заставил меня думать, что если я кому-то расскажу об этом, то меня ждут серьёзные последствия. Это было всё равно что приставить мне нож к горлу или пистолет к голове. У него в руках была моя карьера. Но теперь Шелдон расскрыл свой секрет и мог как-то с этим бороться. А я нет. Грэхем по-прежнему контролировал мою жизнь.

В конце того года, ещё до того как итоги следствия были разглашены, мы отправились поиграть в гольф с друзьями в Финикс. Как-то мы сели с Шелдоном, выпили по паре пива и нюхнули несколько дорожек. Мы были в пяьном бреду, усиленном ещё и коксом. Мы сидели в комнате и болтали 10 часов. Он подозревал одно, я подозревал другое. Мы даже поговорили о том, что на самом деле происходило во время той поездки в Диснейлэнд. После этого у нас не осталось секретов друг от друга.

В суде все узнали правду о том, что Грэхем вытворял с Шелдоном. За день до приговора Грэхем позвонил Эрику Фрэнсису из тюрьмы и дал ему эксклюзивное интервью, прославившееся на весь мир. В этом разговоре Грэхем сказал Эрику следующее: "Шелдон и я любили друг друга". Потом он дошёл до того, что сказал, ему, мол, надо было родиться во времена Римской Империи, потому что тогда находиться во взаимоотношениях с мальчиками было приемлимо. Это было истинно по-мужски.

Эрик отзывался об этом разговоре не иначе как "леденящий кровь".

Один раз Грэхем позвонил мне и я ему ответил: "Знаешь что, дружище? Никогда мне больше не звони. Мне нечего тебе сказать. Я рад, что всё, наконец, закончилось. Ты заслужил всё, к чему тебя приговорили. Удачи в тюрьме". Когда я задумываюсь обо всём этом сейчас, я знаю, что каждую ночь эта скотина кладёт голову на свою еб**ую подушку и не может уснуть.

Некоторые мои партнёры по команде сочувствовали мне по поводу повышенного внимания к моей персоне, а другие злились из-за того, что из всего этого раздули такую бомбу. На льду я то и дело слышал комментарии в свой адрес. Какой-нибудь козёл из команды соперника всегда отпускал шуточки, чтобы вывести меня из себя. Дерьма там хватало.

Наконец, за меня вступился Брайан Саттер. Помню, в одной из газет был заголовок на передовице: "Оставьте Тео в покое". Мне это очень понравилось, потому что до этого за меня никто не заступался. На моих плечах и без того был немалый груз ответственности. Если так посудить, то кто в тогда приводил зрителей на арену? Я. На кого люди шли смотреть? На меня. В команде больше смотреть было не на кого. Я единственный, у кого была энергия, мастерство и желание победить. Несправедливо взваливать всё это на парня, который был ростом 167см.