Тренер вратарей Ростислав Гаас, который провел два сезона в «Северстали», рассказал, какое впечатление на него произвела Россия.
«Семья была там со мной около трех месяцев, но там другой мир, и для детей тоже. Они не могли там нормально играть. Они могли тренироваться, но я не хотел их ограничивать. Мне пообещали, что дети будут играть, но обещания не выполнили. По прошествии трех месяцев второго сезона родственники уехали домой, а я сказал себе, что КХЛ хоть и суперлига, но я не хочу все время летать. Каждый день летать по 12 тысяч километров и постоянно быть в круговороте отель — стадион — тренировка — видео. С другой стороны, у меня было время читать, учиться и самообразовываться. Но наши дети взрослеют, и я понимаю, что я не с ними. Могло получиться так, что я пробыл бы четыре-пять лет в России, дети уехали бы из дома, и их детство закончилось.
В России есть большая проблема — разница во времени. Мы вылетали в восемь часов из Праги и летели два часа в Новосибирск, где уже было темно, потому что там было на шесть часов больше. Когда мы летели на восток, мы постоянно жили ночью. Я не хотел переводить время и придерживался пражского. Например, мы прилетали в Хабаровск и в два утра по нашему времени шли на лед. За те три-четыре дня, которые мы там проводили, дневной свет я видел, может, час, а на человека это ужасно влияет.
Такое ощущение, что проснулся два часа назад, а уже опять ночь. Тело готовится ко сну, и для игроков это невероятно трудно. Я по-настоящему ими восхищаюсь. Некоторые из них, например, по полгода принимают снотворное, что расшатывает всю нервную систему. Игрокам невероятно тяжело потом показывать хорошие результаты. Они достойны восхищения. Я бы такое делать не хотел: пичкать себя химией для того, чтобы вообще быть способным как-то функционировать.
С Венцей Сикорой у нас был такой ритм, что в восемь часов утра мы вставали и шли на стадион. Там мы начинали снимать видео и готовиться к тренировке. Потом тренировка и видео для следующей игры. Мы заканчивали примерно в пять вечера, и уже снова было темно. Мы и уходили, и приходили в темноте. Сегодня в современных залах нет окон, так что мы вообще не видели дневного света. Ты совершенно тупеешь и работаешь так четыре-пять месяцев… Солнце мы видели тогда, когда поднимались на самолете над облаками. На какие-то минуты оно перед нами показывалось, а потом опять ничего.
Люди этого даже не понимают. Говорят, КХЛ супер, но это соревнование, возможно, имеет намного больше темных, чем положительных сторон. Правда, если не считать основным плюсом деньги. Но если делать что-то только для денег, счастья не будет.
Была ли в Череповце база?К счастью, нет, но подобные советские методы там сохранились. Там есть хоккейная школа для детей, которых около 970, и никого не интересует, здоровы ли они и не портят ли себе тренировками здоровье. Их много, так что этим никто не занимается. А потом в 16 лет они превращаются в калек. Дмитрий Юшкевич, который раньше играл в НХЛ, а в Череповце сначала был ассистентом Венцы Сикоры, а потом стал главным тренером, лет на пять младше меня, а уже почти не может ходить. Он не может и раза присесть, потому что у него насквозь больные ноги. И такие проблемы у большинства бывших игроков: они совершенно измождены.
Традиционная российская тренировка такая: утро начинается с четырнадцатикилометрового кросса, на котором вас уничтожат, а после — лед, где вас добьют. Чем более изможденным ты выглядишь, тем тренеры увереннее в том, что хорошо провели тренировку. Конечно, не все, но, учитывая виденное мною, своего ребенка я бы туда не отдал, сколько бы мне ни предложили.
Это настоящее безумие. И для меня это было проблемой, поэтому я и оказался там, где нахожусь сейчас. Хотя российский хоккей по-прежнему силен, он с трудом конкурирует с Канадой. В России тренируют только для того, чтобы тренировать, а не для того, чтобы был толк. В этом смысле мне очень нравился тренер Ялонен. Он говорил: «Идем на лед и будем тренировать 50 минут. Сделаем такое-то и такое-то упражнение для того-то. Мы будем тренироваться, чтобы подготовиться к такой-то ситуации и такой-то игре. Мы не будем тренировать только для того, чтобы выдохнуться». По менталитету финны совершенно другие.
Россияне умеют развлекаться. Они дружелюбные. Никогда ни с одним русским у меня не было проблем, но вот менталитет… Там были парни из Швеции, которые просто с ума от этого сходили. Выступая перед нами, тренер говорил: «Отступать некуда, позади Москва!»
Меня спросили: «Что он говорит?» Я ответил: «Радуйся, что не понимаешь. Я даже переводить не стану». В такие моменты мне казалось, что я на партсобрании. После матча, который мы проиграли, нас вызывали на ковер и вынимали мозг. Я не мог такого принять, насмехался, и директор знал, что я его не уважаю. Мне он казался шутом. Все это не имело ничего общего с руководством спортивной командой.
В разговоре Венца Сикора рассказал мне о семинаре шведского тренера Пэра Мортса. Тот говорил: «Мы оказываем игрокам на своем уровне в КХЛ и сборной услугу. Мы помогаем им продать то, чего они достигли на тренировках». Если в России столько игроков, то нам нужно их не изматывать, а выбирать лучших и давать им играть. Но реальность такова, что там гоняют абсолютно всех.
Например, парни не могут даже нормально ходить. У них насквозь больные суставы, поэтому болит спина. У нас были такие тренировки, когда таким на спину взваливали 120 килограмм, и, мол, давай — приседай! Такие парни потом еще играют пару лет, и все — конец. Там были два игрока после операции на позвоночнике, и, по сути, они калеки. Такие примеры меня пугают. С детьми в Опаве я хочу поступать иначе, поэтому вместе с тренерами мы начали проводить небольшие тренинги на тему того, как тренировать правильно. Мы начинаем с физиотренинга, чтобы дети по-настоящему подготовились.
Все голкиперы, наверное, были довольны, потому что каждый день мы начинали с чего-нибудь в зале, потом шли на вратарскую тренировку, которая длилась минимум 15-30 минут. На ней мы отрабатывали приемы, которых, пожалуй, они никогда не видели. Я не говорю о Кубе Штепанеке, но другие вратари были забыты. Я удивлялся, как российские вратари вообще могут защищать ворота в КХЛ. Но за год они достигли невероятного прогресса и могли защитить ворота. Возможно, из них никогда не получится лучших голкиперов для КХЛ, возможно, они будут вторыми, но такими были все вратари в ВХЛ.
В России возят игроков на старых самолетах? Насколько я помню, это не совсем так. Мы летали на самолетах Як-42, которых боялись все. Но пилоты, с которыми я летал, были замечательными. В самолете я либо читал, либо спал, а несколько раз мне случалось проснуться, уже когда мы приземлились. Я даже не чувствовал посадки. Меня удивляло, как пилоты с этим справлялись в порой арктических условиях, когда, например, мы приземлялись в Сибири в метель. Из-за этого в прошлом сезоне нам три или четыре раза вообще отменили рейсы, и нам приходилось возвращаться в отель, потому что на улице был такой ураган, что мы не могли взлететь.
Намного больший страх у меня вызывали водители автобусов. Это были убийцы. Бывало, они ехали под 90 километров в час по заснеженному шоссе напролом… По-моему, у них даже не было ограничителя скорости. Просто невероятно, как некоторые из них ездили. Я говорил себе, что если переживу это, то переживу все. (Смеется.)
Россия есть Россия. Недаром говорится, что если ты не был в России, то и не умничай. Когда из самолета видишь, насколько Россия огромная… Скажем, летишь шесть–семь часов, а под тобой все леса и реки. Это невероятно. Сверху она такая огромная, что я понимаю, почему никто не смог ее покорить. Россияне сами по себе живучи, и они доказали это во время Второй мировой войны, так что уж говорить о природе и зиме… Но все это должен увидеть каждый, кто к такому не привык.
Через Сибирь летишь четыре, пять часов, и везде все одно и то же. Минус 40-50 градусов и снег. В Ханты-Мансийске, где также проводится мировое первенство по биатлону, было минус 60, и, может быть, у нас по телевидению тоже рассказывали, как люди с балконов выливали горячую воду, которая превращалась в сосульку, не достигнув земли.
Водитель, который нас тогда вез, говорил, что до некоторых деревень не доехать на машине и зимой. А летом туда можно добраться только на вертолете, потому что кругом болота. Когда стоят сильные морозы, а люди хотят попасть из одного города в другой, они всегда ждут на краю города друг друга, а потом колонной в четыре-пять машин отправляются в путь, потому что если с кем-то что-то случится, то пиши пропало: замерзнешь еще до того, как дозвонишься и дождешься помощи. Все это вещи, о которых в наших краях даже не подозревают.
Когда я был там один, я ходил в лес. Когда со мной была семья, я тренировался с детьми. А вообще я много читал. Сегодня я уже не могу терять время. Через два года мне будет пятьдесят, хотя я не очень задумываюсь о цифрах. Я чувствую себя хорошо, а когда тренируюсь с молодыми парнями, то не думаю, сколько мне лет. Я испытываю потребность в постоянном росте и самосовершенствовании.
Как выглядит Череповец? Если кто-то видел «Стальной город» Жюля Верна, то Череповец — это нечто подобное, но я не хочу преувеличивать. Скажем, Магнитогорск намного хуже. Когда я приехал туда впервые, у меня был шок. Я посмотрел на местный завод, который был на расстоянии примерно десяти километров: повсюду отвалы, дымящие трубы, а когда был сильный мороз и ветер дул в одном направлении, все деревья были серыми. Все вокруг было совершенно замерзшее и серого цвета.
Череповец не такой большой, и завод там, наверное, в два раза меньше, но тоже очень дымит. Кроме того, он находится прямо в центре города. Сегодня мы мыслим иначе, но когда-то, чтобы было дешевле, дома строились прямо вокруг завода. Так рабочие могли быстрее добраться на завод. Сегодня там ужасно. Когда дует ветер, все сразу чувствуется. Я бы сравнил город с Тршинцем в 50-е годы, но только в пять раз больше.
Я считаю, что КХЛ — это черная дыра. Если сравнивать КХЛ и НХЛ, то НХЛ — фирма, которая приносит деньги. Я не знаю, о каких цифрах сегодня там идет речь, но в 2013 году я видел отчет о том, что НХЛ зарабатывает 3,3 миллиарда долларов. Это функционирующая компания. В КХЛ все иначе: какой-нибудь олигарх, губернатор или кто-нибудь еще дает деньги. Уровень там не такой, как за рубежом и, может, никогда таким и не будет. НХЛ уже 100 лет, а КХЛ — восемь.
Они стараются копировать НХЛ, но местный менталитет совершенно другой. Посткоммунистические страны находятся под влиянием коммунистического воспитания, и сами русские об этом говорят.
Российским хоккеистам нужен не демократический подход, а кнут. Если они не почувствуют над собой давления, они просто плюнут на все. Это историческая данность. Канадцы больше верят в себя. Почему это так — отдельный разговор. Является ли это нормальной самоуверенностью, мы можем обсуждать долго.
Не знаю, как в других клубах, но во «Льве» и Череповце деньги всегда приходили вовремя. Но я не очень хочу говорить о деньгах. Конечно, игроки там тоже стараются заработать, но меня, прежде всего, интересует спортивная сторона.
О своем уходе я сообщил им еще в середине сезона. Я говорил с тренерами открыто, и они знали, как я смотрю на вещи. Я эдакий бунтарь и прямо им сказал, что мне нравится, а что нет. Мне повезло, что сначала там был Венца Сикора, который дал мне свободу действий. С вратарями я мог проводить те тренировки, которые считал нужными. Я объяснял им некоторые вещи, например, как вратарю справиться со стрессом и давлением.
Со временем я достиг положения, при котором имел полную свободу. Я делал, что хотел. Если я видел, что тренеры делают нечто, что мне не нравилось, я прямо им об этом говорил. Конечно, они могли продолжать это делать, но я сообщал, что проконсультировался там-то, там-то и там-то. Мы пытались поговорить, но они знали, что я твердо решил и поеду обратно в Чехию заниматься детьми.
Мое бунтарство было для меня проблемой всю жизнь. Вернее, не для меня, а для окружающих. В армии коммунисты положили передо мной заявление в компартию (KSČ), а я в 18 лет им сказал, что не подпишу, и им это не понравилось. Мне угрожали, что придется покончить с хоккеем и сесть в танк. Мне повезло, что уже через месяц народ на Староместской площади уже звенел ключами. Иначе не знаю, чем бы дело кончилось. Возможно, я бы не сидел тут и не играл в хоккей вообще.
Оглядываясь назад, я даже не знаю, что меня толкнуло на некоторые шаги. Все мы чего-то боимся. Тогда я тоже чувствовал страх, но он ушел. Я понимаю, что не хочу что-то делать, и не делаю. Когда я пришел в «Опаву», то сказал ребятам в руководстве местного хоккея: «Как только ситуация или роль в клубе начнет противоречить моим убеждениям, я уйду». Для меня на первом месте ребенок, а уже потом — клуб. Если будет доволен ребенок, будет доволен и клуб. Но не наоборот. Это мы прояснили. Я не задумываюсь, на сколько тут останусь», - цитирует тренра «ИноСМИ».
